Место судебного прецедента в доктрине и практике Русской империи и СССР

Помічник судді Київського апеляційного адміністративного суду

Марченко Артем Анатолійович

В статье исследованы судебные решения судебных органов в Российской империи и СССР в контексте их прецедентного характера, и определено место судебного прецедента в доктрине и практике данных государственных образований.
Ключевые слова: судебный прецедент, Сенат, правотворчество, закон.
In the article the judgments of the judiciary in the Russian Empire and the Soviet Union in the context of the nature of their case, and defines the place of judicial precedent in the doctrine and practice of these state entities.
Keywords: legal precedent, the Senate, the law-making, law.
Постановка проблемы. Очевидно, что процесс создания Российской Федерацией и Украиной собственных правовых систем обусловливается реальными потребностями развития общества и общими историко-правовыми традициями. Вследствие этого, становления правовых систем двух государств не может происходить изолированно. Учитывая это, целесообразно и чрезвычайно важным является изучение общего историко-правового опыта. Особенно это касается незнакомых российскому и украинскому праву инструментов правового регулирования , потенциал которых сейчас широко применяется другими странами. Среди таких инструментов важное место занимает судебный прецедент, который на современном этапе развития правовых систем Российской Федерации и Украины необходим для развития научной основы утверждения и дальнейшего укрепления независимости судебной власти.
Историко-правовое исследование судебного прецедента в доктрине и практике Российской империи и СССР способно помочь в деятельности по установлению и развитию прецедентной формы права в Российской Федерации и Украине.
Анализ последних исследований. Теоретической основой исследования стали труды многих известных ученых относительно определения места судебного прецедента как источника права в целом и в Российской Федерации и Украине в частности. Изучением указанного вопроса занимались ведущие украинские и российские ученые, а именно: Эдуардович В.Е., Богдановская И.Ю., Бодров С.Ю., Васильева Т.А., Гук П.А., Гураленко Н.А., Демченко Г.В., Дришлюк А.И., Загайнова С.К., Кухнюк Д.В., Луць Л.А., Малышев Б.В., Марченко М.Н., Мкртумян А.Ю., Селиванов А.А., Серый Н.И., Третьяков Д.Н., Харитонов Е.А., Химчук Н.И., Хорошковская Д.Ю., Шевчук С.В. и другие.
Цель этой работы состоит в исследовании судебного прецедента в доктрине и практике Российской империи и СССР.
Изложение основного материала. Обычно в русской дореволюционной доктрине и практике судебный прецедент имел довольно противоречивое восприятие. В частности положения ст. 714 Торгового устава продемонстрировали: «решение коммерческих судов основываются на законах; в тех случаях, по которым нет точных и качественных законов, разрешается брать в основу торговые обычаи и примеры решений, которые в том же суде состоялись и вступили окончательно в их законную силу» [1, с. 232 ]. Однако, судебная реформа 1864 г., следуя Ёзефинскому кодексу 1786 г. и законодательству Фридриха Великого, запретила судебному корпусу формулировать определенные правовые нормы в своих решениях, набирая обязательной силы, то есть в случае отсутствия нормы права или сомнений относительно ее содержания, необходимо было обращаться к монарху.
Так, положения ст. 65 Свода Законов Российской империи предусматривали: «Законы должны выполняться в соответствии с точным и буквальным их смыслом, без изменений или расширения. Все без исключения ... в любом случае должны утверждать свои решения на точных словах закона, не меняя в них без доклада Императорскому Величеству ни одной буквы и не допуская обманчивого непостоянства самопроизвольных толкований» [2, с. 94-95]. Учитывая географические размеры Российской империи и исходя из необходимости укрепления имперского режима, судебное правотворчество было запрещено этим законом.
Выполнения задач по осуществлению контроля за точным следованием букве закона судьями было поручено Правительственному Сенату (далее Сенат), который как высший кассационный суд не решал дела по существу в порядке осуществления судопроизводства, а наблюдал за охраной точной силы закона и однообразным его применением всеми судебными учреждениями империи, а средствами для обеспечения этого однообразия были право надзора, кассационный пересмотр и общее руководство посредством публикации решений и постановлений Сената [3, с. 28]. Сенат был образован на основании Указа Петра І 22 февраля 1711 г., желавший создать не новую судебную инстанцию, а верховный орган по осуществлению государственного управления (что-то вроде Государственного Совета во Франции), который осуществлял надзор за судами и администрацией на перспективу государственного управления. С 1718 г. он начинает рассматривать жалобы на деятельность этих органов. Итак, Сенат не рассматривал судебные дела по существу, а только жалобы об отмене окончательных судебных решений и о передаче дела на новое рассмотрение.
Решения, принимались Сенатом, имели обязательную силу как для самого Сената, так и для всех судов, ему подчинённых, т.е. набирали силу прецедента и неподвижности, которые не может изменить даже сам Сенат без Высочайшего разрешения на пересмотр дела. Они принимались от имени Императорского Величества, то есть только император мог их отменить [3, с. 44]. Но если подчиненные судебные инстанции (в частности, низшие суды) в двух аналогичных делах, рассмотренных Сенатом, найдут противоречащие друг другу предписания, они докладывают об этом Сенату, который затем с объяснением своих решений докладывает об этом Императорскому Величеству: «оказывается, что отступление Сената от ранее установленного прецедента отнимает у нового решения (а также у старого, если оно не выполнено) его исполнительную силу - основанный на нем указ признается недействительным, а само решение подлежит пересмотру с Высочайшего разрешения» [3, с. 46].
Положение ст. 52 Свода Законов указывали также, что в случае неясности или недостаточности существующего закона, каждое подразделение или правительство имеет право и обязанность делать представление об этом своему руководству. И, соответственно, «если вопрос, на который наткнулись, не решается по прямому смыслу закона, тогда руководство обязано представить его Правительственному Сенату или Министру ...» [4, с. 95]. Это значительно усложнило судопроизводство и впоследствии в ст. 10 Устава гражданского судопроизводства отменила такой порядок, запретив судам останавливать производство на основании неполноты, неясности, недостаточности и противоречивости закона [4, с. 95].
Однако вопрос признания прецедентного характера актов судебной власти Российской империи в правовой доктрине оставался неоднозначным. Так, согласно ст. 815 Устава гражданского судопроизводства «все решения и определения кассационных департаментов Сената, которым разъясняется точный смысл законов, публикуются для всеобщего сведения для руководства однообразного толкования и их применения» [5, с. 75-76]. Как отмечает профессор В. Синайский, сам Сенат считал слова «для руководства» определяющими обязательность обнародованных решений Сената. Он также приводит пример, когда Сенат отменил в кассационной инстанции решение нижестоящего суда, в котором последний истолковал закон вопреки разъяснению Сената [5, с. 75-76].
Однако такая практика получила нелестную оценку в научных кругах [2, с. 91-97]. Но, как видно, позиция правительства Его Императорского Величества несколько отличалась от доктринальных подходов, ведь по закону о местном суде, выданном в начале ХХ в. (ст. 10-1 и 10-2), судам было разрешено учитывать ранее принятые решения по однородным делам как доказательство существования обычая [5, с. 76].
Другим видом актов судебной власти, что имели прецедентный характер, согласно ст. 259 Установка судебных учреждений 1877 г., были особые постановления Сената, которые принимались по предоставлению министра юстиции. Такие постановления касались вопросов, которые, по мнению министра, решались неодинаково различными судебными учреждениями или которые были неоднозначными [5, с. 77].
В тогдашней юридической литературе проводились параллели между правовыми актами Сената и прецедентным правом стран общего права, исходя именно из критерия обязательности этих актов для нижестоящих судов. Обязательность решений Сената выводилась из таких их характеристик: 1) «все решения и определения кассационных департаментов Сената, в которых разъясняется точный смысл законов, публикуются во всеобщее сведение, для руководства в однообразном толковании и их применении» [6, с. 387], то есть суды имели обязанность знать эти акты, 2) суды должны руководствоваться этими актами кассационного департамента при осуществлении судопроизводства и рассмотрении конкретных дел. В соответствии со ст. 919 Устава уголовного судопроизводства доклад по сенатскому делу содержит не только изложения обстоятельств дела, положений законов, которые применялись и т.д., но и ссылки на «образцовые решения, принятые Сенатом по однородным делам» 3) эти образцовые решения как раз и служат для судов примерами для обеспечения единства правоприменительной практики.
При проведении таких сравнений и обсуждений теоретически обращалось внимание именно на особенности судебных решений и прецедентного права: 1) качество судебного решения как судебного прецедента имеет исключительно важное значение, а его недостатки отображаются на юридической силе судебного решения как прецедента, 2) наличие большого количества однородных решений предоставляет судебной практике черты общего права, а количество прецедентов, т.е. повторение одной и той же нормы права в решениях существенно влияет на степень юридической силы этой нормы, 3) время действия прецедента влияет на эту норму (укрепляет ее авторитет; влияет на ее приспособление к новым условиям жизни и права; и при определенных условиях даже одно судебное решение, если оно является важным, может получить долгую жизнь, поскольку невозможно представить чтобы судьи при рассмотрении однородных дел приняли противоположные решения) 4) прецеденты одного суда сначала должны определять его деятельность, а затем начинают распространяться на нижестоящие суды, которые вынуждены учитывать судебные прецеденты высших судов, поскольку от этого будет зависеть одобрения или отмены их решений, 5) процессуальные прецеденты имеют существенное влияние на осуществление надлежащего судопроизводства, повышения его качества, 6) положение суда в судебной системе имеет определяющее значение для силы прецедента, которым устанавливается [3, с. 74-82].
Итак, обобщая вопрос отношения к судебному прецеденту как источнику права в Российской империи, следует согласиться с мнением современного российского ученого, судьи Высшего арбитражного суда РФ Т.Н. Нешатаева, что в российской правовой системе, как и в любой континентальной правовой системе, в той или в иной форме прецедент существовал всегда [7, с. 93].
После революции 1917 г. эти тенденции судебного прецедента также получили свое признание, несмотря на то, что советская власть пыталась полностью разрушить основы правовой системы царской России, но с учетом преемственности народного самосознания, исторической памяти и правовой культуры это не удалось сделать [8, с. 15-17]. Так, профессор Я. Магазинер определяет прецедент как «своеобразный источник права» и признает его большую роль [9, с. 90]. По его мнению, источником обязательности прецедента «является то обстоятельство, что когда орган обсуждает вопросы, для решения которых нет ни специального закона, ни определенного обычая, то он сам молчаливо создает общую норму и решает такой случай согласно такой нормы, даже если он о ней ничего не говорил по той причине, что ему не предоставлено право самостоятельно создавать общие нормы» [9, с. 90-91]. Этот ученый выдвигает также следующие аргументы в пользу прецедентного характера актов судебной власти: обеспечение экономии правовой мысли - то, что однажды было решено при уверенности в правомерности и правильности решения, нет смысла снова решать, не считаясь с ранее принятым решением, - и уважение учреждения к самому себе, ведь ее престиж не допускает, чтобы она отказывалась от того, что признавалось ней до этого [9, с. 91].
Однако отношение государства к прецедентному содержанию актов судебной власти было достаточно негативным. Так, профессор Я. Магазинер приводит пример судебных решений, которыми удостоверялось иностранное гражданство лица, когда НКВД, считая эту практику такой, что противоречит закону, обратился к подчиненным органам с циркуляром, которым потребовал «не считать указанные постановления нарсудов основанием для выдачи вида на жительство для иностранцев, а руководствоваться действующими на данный момент специальными положениями и инструкциями НКВД» [9, с. 92]. Как заметил по этому поводу профессор Б. Топорнин, все попытки предоставить судебному прецеденту характер источника права трактовались как вредное и опасное занятие, что определялось самим подходом к праву, сложившийся в СССР. Задача социалистических судебных органов состояла в осуществлении правосудия, понималось как применение закона, а правотворческие функции суда при рассмотрении конкретных дел исключались [10, с. 38]. Это связано с концепцией социалистической демократии и республики Советов как прямого выражения воли народа. Известный теоретик советского права С.Л. Зивс считал: «что никакой судебный прецедент не создает у нас права ... значительное количество одинаковых судебных решений является лишь простым актом применения нормы права» [11, с. 177]. Он также строго критиковал профессора С. Вольнянского, за то, что он предполагал, что «одинаковое судебное решение, которое повторяется многократно, приобретает прицендентный характер» [11, с. 177].
Другие советские ученые А. Безин и В. Лазарев также замечали, что в процессе применения права судом постоянно происходит конкретизация общего масштаба нормы права, но при этом нельзя путать правоконкретизирующую деятельность с правотворческой, а положения, выработанные органами судебной власти «в процессе конкретизации, является прямым продолжением норм права в глубину. Ими нельзя отменить или изменить юридические нормы» [12, с. 7].
Выдающийся советский правовед П.А. Недбайло отмечал по этому поводу, что в социалистическом обществе волю народа выражает законодатель, и суд не может его опережать, у суда нет и не может быть такой привилегии, чтобы на свой лад приспосабливать закон к новым обстоятельствам путем его толкования [13, с. 341, 354]. Хотя можно заметить, что советская доктрина о признании прецедентного характера актов судебной власти в целом воспроизводила общеевропейскую тенденцию Великой французской революции и правового позитивизма стран кодифицированной направленности. Это было следствием, в частности влияния общей доктрины российского права, ведь советская правовая система возникла и развилась на основе имперской системы права.
С другой стороны, новый коммунистический режим, основанный на идеологическом господстве одной партии во всех сферах общественной жизни, был обеспокоен существованием «профессиональной оппозиции», в частности в судебной системе, так и отрицал наличие судебного правотворчества на идеологическом уровне. Такого рода возражения судебного прецедента в СССР по мнению профессора Марченко объяснялось следующими причинами: 1) разрушением социалистической законности, которая воспринималась лишь как жесткое и неукоснительное соблюдение законов и других законодательных актов, 2) возможно судейским произволом в процессе одновременного осуществления правотворческой и правоприменительной функции, 3) уничтожением или хотя бы повреждением правотворческой деятельности законодательных органов [14, с. 389]. Однако столкновение таких тенденций обусловило некоторый компромиссный результат: за Верховным Судом СССР было признано право издавать обязательные руководящие разъяснения, вроде тех, что выдавались Сенатом Российской империи согласно ст. 259 Установка судебных учреждений 1877 г. Это было впервые установлено Декретом ВЦИК и СНК от 10 марта 1921 г., согласно которому Верховный Суд предоставлял «руководящие разъяснения». Позже такая функция как «дача верховным судам союзных республик руководящих разъяснений по вопросам общесоюзного законодательства» была закреплена положениями Конституции СССР 1924 г. [15], и в ст. 75 Закона СССР « О судоустройстве СССР, союзных и автономных республик» от 16 августа 1938 г., где отмечалось, что Пленум Верховного Суда СССР дает «руководящие указания по вопросам судебной практики, принятых по рассмотренным Верховным Судом СССР судебных делах» [16, с. 4-17]. То есть эти руководящие указания и разъяснения формально носили рекомендательный, а фактически - императивный характер. То есть «фактическая юридическая сила руководящих указаний не вызвала у судей сомнений».
Эту традицию усилил и Закон СССР от 12 февраля 1957 г., в котором было закреплено «Положение о Верховном Суде СССР». Согласно этому положению на Верховный Суд СССР накладывалась обязанность рассматривать материалы обобщения судебной практики и статистики, предоставляя руководящие разъяснения судам по вопросам применения законодательства при рассмотрении судебных дел [17]. Это право предоставлять руководящие разъяснения по вопросу применения республиканского законодательства было закреплено за Верховным Судом СССР Законом УССР «О судоустройстве Украинской ССР» от 30 июня 1960 г. Аналогичные положения были воспроизведены и в ст. 3 Закона СССР «О Верховном Суде СССР» от 30 ноября 1979 г., в ст. 56 Закона РСФСР «О судоустройстве в РСФСР» от 8 июля 1981 г. и в ст. 40 Закона РСФСР «О судоустройстве» от 5 июня 1981 г.
Фактически судебная практика, изложенная в разъяснениях Пленума Верховного Суда СССР, признавалась источником права, поскольку в судебных решениях допускались ссылки на них как на правовую основу разрешения дела [18, с. 78]. С начала это происходило в силу высокого авторитета Верховного суда и унаследованной с царских времен традиции, но в последствии такая практика была разрешена законом. Хотя, как считает профессор Б. Топорнин, мало кто из советских специалистов признавал такие руководящие разъяснения источником права, а тема судебной практики в связи с теорией источников права, как правило, не возбуждалось, а в советской науке относительно большое внимание уделялось судебному прецеденту только в странах общего права, и то, главным образом, с целью критики империалистического государства и права [10, с. 39-40].
Несмотря на общее отрицание признания обязательности этих руководящих разъяснений, в СССР в 1956 г. группа ученых (Ходунов М.Е., Юркевич Т.М., Матвиенко Е.А., Кикоть В.А.) начала дискуссию о признании нормативной природы постановлений Пленума: «... руководящие разъяснения есть минимум на сегодня источником советского права не только потому, что в них содержится официальное нормативное толкование законов и других актов советского государства, но и потому, что в некоторых из них содержатся новые нормы права» [19, c. 19].
В то же время подобные мысли высказывались еще раньше, в первые послевоенные годы. Так, В.И. Каминская отмечала по этому поводу: «Поскольку Пленум Верховного Суда СССР в своих указаниях судам уполномочен принимать правила, которые обязывают, которые по своему содержанию являются толкованием закона или указанием о порядке его применения, мы приходим к выводу, что тем самым он уполномочен создавать строго в рамках закона, правовые правила, которые конкретизируют, детализируют и тем самым совершенствуют и развивают существующие законы» [20, с. 37]. Хотя научные дискуссии вновь усилились после принятия указанного Закона СССР в 1957 г., поскольку вместо термина «указание» появился термин «разъяснения», на основании чего П.А. Недбайло утверждал: «... это уточнение, сделанное в новом законе, не оставляет больше никаких сомнений в том, что руководящие акты Пленума Верховного Суда не являются источниками права» [13, с. 354].
Итак, на доктринальном уровне в СССР наличие судебного прецедента и признание прецедентного характера актов судебной власти отрицалась, но на практике эти явления существовали, «прикрывая свое существование различными легальными формами» [21 c. 20], а именно в виде: 1) руководящих разъяснений Пленумов и 2) решений пленумов, судебных коллегий Верховного Суда СССР, верховных судов союзных республик, а также их Президиума по конкретным уголовным и гражданским делам, которые обнародовались и служили неким «образцом» при решении аналогичных дел. Считалось, что влияние этих актов может быть непосредственным и косвенным. Под непосредственным влиянием понималась обязательность этих руководящих разъяснений Пленума по вопросам применения права для суда, который решает конкретное дело, а под побочным - восприятие положений, сформулированных в отдельных судебных актах, другими судами, которые рассматривали аналогичные дела, исключительно в силу убедительности аргументации принятого решения с позиций действующего законодательства. В этом аспекте это напоминает действие обязательного и убедительного прецедента.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ:
1. Правовий звичай як джерело українського права ІХ–ХІХ ст. / за ред. І.Б. Усенка. — Київ: Наукова думка, 2006. — 280 с.
2. Покровский И.А. История римского права / И.А. Покровский. — С–Пб: Издательско–торговый дом «Летний сад», 1999. — 533 с.
3. Демченко Г.В. Судебный прецедент / Г.В. Демченко // Журнал Министерства Юстиции. — 1903. — № 4. — С. 26—82.
4. Демченко Г.В. Судебный прецедент / Г.В. Демченко // Журнал Министерства Юстиции. — 1903. — № 3. — С. 79—142.
5. Синайский В.И. Русское гражданское право / В.И. Синайский. — М.: Статут, 2002. — 638 с.
6. Судебные уставы 20 ноября 1864 года с изложением рассуждений, на коих они основаны / 2-е изд., доп. — С.–Пб.: Тип. 2 Отд. собств. е. и. в. канцелярии, 1867. — Ч. 1. — 757 c.
7. Нешатаева Т.Н. К вопросу об источниках права — судебном прецеденте и доктрине / Т.Н. Нешатаева // Судебная практика как источник права. — М.: Юристъ, 2000. — С. 91—97.
8. Агафонов Ю.А. Становление и особенности развития современного российского права / Ю.А. Агафонов, Л.П. Рассказов, И.В. Упоров; М-во внутр. дел Рос. Федерации. Краснодар. юрид. ин-т. — Краснодар: Краснодар. юрид. ин-т МВД России, 2000. — 180 с.
9. Магазинер Я.М. Избранные труды по общей теории права / Я.М. Магазинер; отв. ред. проф. А.К. Кравцов. — С–Пб.: Юрид. центр «Пресс», 2006. — 352 с.
10. Топорнин Б.Н. Система источников права: тенденции развития / Б.Н. Топорнин // Судебная практика как источник права. — Москва: Юристъ, 2000. — С. 9—45.
11. Зивс С.Л. Источники права / С.Л. Зивс. — М. :Наука, 1981. — 239 с.
12. Безина А. Конкретизация права в судебной практике / А. Безина, В. Лазарев // Советская юстиция. — 1968. — № 2. — С. 6—7.
13. Недбайло П.Е. Применение советских правовых норм / П.Е. Недбайло — М.: Госюриздат, 1960. — 511 с.
14. Марченко М.Н. Судебное правотворчество и судейское право / М.Н. Марченко. — М.: Издательство «Проспект», 2007. — 512 с.
15. Конституция Союза Советских Социалистических Республик: Принята 31 янв. 1924 г. [Електронный ресурс] // Ведомости Верховного Совета СССР. — 1938. — № 11. — Ст. 412. — Режим доступу до документа: http://constitution.garant.ru/DOC_893226.htm
16. Закон СССР «О судоустройстве СССР, союзных и автономных республик» // Ведомости Верховного Совета СССР. — 1938. — № 11. — С. 4—17.
17. Положение о Верховном Суде Союза ССР // Ведомости Верховного Совета СССР. — 1957. — № 4. — Ст. 85.
18. Жуйков В.М. К вопросу о судебной практике как источнике права / В.М. Жуйков // Судебная практика как источник права. — Москва: Юристъ, 2000. — С. 78—90.
19. О юридической природе руководящих указаний Пленума Верховного суда СССР // Советское государство и право. — 1956. — № 8. — С. 19.
20. Каминская В.И. Роль Верховного Суда СССР / В.И. Каминская // Советское государство и право. — 1948. — № 6. — С. 36—39.
21. Авдюков М.Г. Принцип законности в гражданском судопроизводстве / М.Г. Авдюков. — М.: Изд-во Московского гос. ун-та, 1970. — 202 с.